Ко дню рождения писателя
Сергей Алексеевич Воронин родился 30 июня (по новому стилю — 13 июля) 1913 г. в Любиме, ныне Ярославской области. Начал трудовой путь с профессии токаря, затем, с 1937 по 1945 гг. работал в изыскательских партиях, прокладывавших трассы новых железных дорог на Дальнем Востоке, Урале, Поволжье и Кавказе; в год Великой Победы Воронин пришел в журналистику и в этой сфере оформился как писатель, работавший преимущественно над малой прозой. Первый свой сборник рассказов Сергей Алексеевич опубликовал в 1947 г.

С.А. Воронин относится к числу ныне забытых советских писателей из категории «деревенских», т.е. посвящавших свои произведения главным образом жизни колхозников. Забвение многих «деревенских» писателей — закономерная неизбежность, поскольку они создавали словно под копирку откровенно слабые, невнятные вещи, полные пасторальных славословий. Воронин таковым не был.

Он не славословил, писал без пафоса, не пытался противопоставить «незамутненные сельские истоки» городской среде, якобы порождающей лицемеров и карьеристов. Писатель старался объективно изучать жизнь, и это ему в известной мере удалось. По крайней мере, за 20 лет до распада СССР Сергей Алексеевич предсказал падение социалистического строя и раскрыл механизмы демонтажа Советской цивилизации — причем на примере как раз таки отдельно взятой деревни.

Ключевое произведение, раскрывающее тайные пружины развала страны, — «Деревянные пятачки». Уже в самом названии повести звучит одновременно и что-то намекающее на свинство, и что-то созвучное Горьковскому «Пятак ваш бог!»

В центре повествования — делец Михаил Семенович: «Дай бог ему здоровья!» — восклицает автор, показывая читателю общее отношение колхозников к своему «благодетелю». Михаил Семенович действительно может показаться благодетелем: он организует при колхозе заводик по производству из древесины подрозетников и прочих мелочей («деревянных пятачков»), тем самым выводя колхоз в разряд прибыльных, давая дополнительный заработок людям, повышая их благосостояние и уровень потребления:

«Скажем, как-то захотелось к Первомаю купить телевизор — пожалуйста, только за день предупредили заведующую сберкассой, чтоб деньги припасла, и поехал в райцентр, и купил, да не какой-нибудь «Рекорд», а «Рубин» купил».

Доволен и сам Михаил Семенович, пристроившийся при производстве сбытчиком, т.е. спекулянтом, заключающим договоры с предприятиями-покупателями (по ценам в 2,5 раза выше государственных) и получающим за это свои 780 рублей в месяц.

Заводик крепнет, расширяется, на нем проводятся соцсоревнования на лучшего токаря. Словом, все правильно, все даже как бы по-советски… Вот только достигается это мнимое благополучие ценой того, что колхозники забрасывают работу на земле. Все жаждут зарабатывать на «деревянных пятачках» и совершенно перестали заботиться о сельском хозяйстве. Заводское производство, вместо средства поддержки, обернулось инструментом угнетения сельскохозяйственного производства.

Капиталистическую идиллию нарушает новый председатель — Климов, которого направили в колхоз вместо бывшего Павла Николаевича, хронического алкоголика, попустительствовавшего «бизнесу». На всю деревню Климов оказывается единственным человеком с социалистическим мировоззрением, «чужаком» и «чудаком». Поначалу его пытаются перевоспитать, перековать, знакомя с азбучными истинами западной экономикс:

«Спросите людей, и они вам скажут, как их на протяжении десятилетий кормила земля. Неужели вы не знаете, что сама по себе земля — убыточная область хозяйства в колхозной системе. И что только за счет вот таких подсобных цехов можно поднять рентабельность всего хозяйства. Этим, только этим можно объяснить во многих колхозах, в том числе и гигантах, наличие широкоразвитых подсобных производств. Есть в некоторых колхозах даже целые заводы, приносящие миллионы доходов».

Однако Климов живет в иной экономической реальности, он убежден, что предприятие, созданное для обработки земли, должно заниматься профильной деятельностью, которую можно и нужно сделать экономически целесообразной:

«Теперь несколько слов о том, что земля убыточна. Чушь. Лучшие колхозы процветают только за счет правильного использования земли. И если у них есть подсобные производства, хотя бы и заводы, то это заводы, производящие не краски и разные деревяшки, а изготовляющие варенья, соленья, окорока, рыбные консервы — словом, то, что дает земля».

Деятельность же заводика Климов предложил сократить до необходимого минимума: «Один цех оставим. Пусть пенсионеры, если пожелают, трудятся. Школьники в каникулы могут. Ну, а всерьез эту отрасль, конечно, никак нельзя допускать. Наша задача в другом — хлеб, лен, мясо, молоко давать стране. А деревяшек и без нас наделают».

Климова не слышат, причем начиная с парторга Зои Филипповны, воплощающей в себе полнейшую безграмотность — экономическую и политическую — разлагающейся партийной номенклатуры. Зачем надо кормить страну? Это выше понимания того коллектива, с которым предстояло работать новому председателю.

Еще быстрее перерождается и деградирует молодежь, что показано автором на примере шустрого и нагловатого Толика (уж не рыжего ли?), который возмущается малейшим попыткам заставить его работать на колхоз, предпочитая «чистую» работу в должности правой руки сбытчика-спекулянта. Толик же озвучивает идеологию сбытчиков всех мастей в виде набора циничных «афоризмов»: «Сам живи и другим давай! Деньги — это удобство! Кто против них, могу взять себе!» Старики и старухи умиляются, выслушивая эти «мудрые» речения дерзкого юнца; все поведение старших говорит о полном одобрении такого нравственного падения: дорогу молодым, да ранним! С.А. Воронов наглядно показывает читателю условия возникновения слоя ушлых комсомольчиков, которым в лихие девяностые предстоит уморить голодом этих самых, умилявшихся на них бабушек.

Когда Климов увольняет сбытчика, Михаил Семенович демонстрирует истинное отношение к колхозу, его обитателям и созданному им производству: обрубает все налаженные связи, в результате чего заводик остается без покупателей. Становится ясно, что заводик — это и впрямь никакая не помощь колхозу, а самая настоящая частная лавочка, которую, при первых же проблемах, выгоднее прикрыть, начав другое дело. Спустя 20 лет точно так же Михал-Семенычами будут по всей стране разоряться гигантские предприятия с уникальным производством, а нехватку каких-либо товаров кое-как скомпенсирует импортная игла. Михал-Семенычам не нужна индустрия, им требуется лишь питательная среда для спекуляций.

Раскручивая центральный конфликт, автор мимоходом отображает те коренные причины, породившие распад социалистического хозяйства:

• искусственно созданные хронические дефициты, поставившие экономику величайшей державы в зависимость от спекулянтов-сбытчиков;
• культ хозрасчета, т.е. ориентация на капиталистические показатели прибыли и рентабельности, когда важно, сколько колхоз рублей наторговал, а не сколько тонн редьки вырастил;
• обстановка тотальной экономической неграмотности, презрение к земле-кормилице, отсутствие у всех и вся представлений о подлинных потребностях страны;
• перерождение партийной верхушки, повинной в этом хаосе, безответственности и безнаказанности.

В конечном итоге «под давлением общественности» и обстоятельств Климов возвращает Михаилу Семеновичу его бизнес. В колхозе жизнь вновь начала «налаживаться», что более всего доставляло удовольствие Толику. Воронин намеренно заканчивает повесть невеселыми размышлениями о том, что в Советской стране растет совсем не советская (даже, скорее, антисоветская) молодежь. Мрачный прогноз автора звучит в описании того, как Толик участвует в бизнесе сбытчика и наслаждается вольготной жизнью спекулянта:

«Приезжали они в город, где находился заказчик. Да заказчики всегда находились в городах. И это было особенно приятно. Машина подъезжала к гостинице. Михаил Семенович снимал два номера, об этом ему ничего не стоило договориться с администратором. Два номера для того, чтобы не мешать друг другу. Как правило, в день приезда Михаил Семенович принимал ванну и ложился отдыхать. Толик же, умывшись, доставал из чемодана расклешенные брюки, капроновую модную курточку на молнии и, чувствуя себя молодым и красивым, выходил на улицу. Неторопливо шел в парк и там на танцевальной площадке знакомился с хорошей девчонкой. После чего приглашал ее в ресторан. Угощал шампанским, фруктами и, случалось, приводил в свой номер, заранее сунув плитку шоколада коридорной, чтоб не возражала. И тогда на другой день Михаил Семенович не очень поторапливал его. И это также ценил Толик».

Повесть была опубликована в 1971 г., за 20 лет до краха СССР. В дальнейшем последовали и другие, не менее острые произведения, касавшиеся не только деревни. Некоторые из них сегодня читаются с трудом, другие (как, например, «Последний заход») звучат так, словно описывают текущую действительность — столкновение, подчас в одной семье, людей новой, рыночной, формации и «совков»… Или теперь правильнее говорить «ватников»?

В марте 1990 г. Сергей Алексеевич подписал «Письмо семидесяти четырех», возвещавшее об обрушившейся на страну катастрофе: «Под знаменами объявленной «демократизации», строительства «правового государства», под лозунгами борьбы с «фашизмом и расизмом» в нашей стране разнуздались силы общественной дестабилизации, на передний край идеологической перестройки выдвинулись преемники откровенного расизма. Их прибежище — многомиллионные по тиражам центральные периодические издания, теле- и радиоканалы, вещающие на всю страну».

К писателю не прислушались и тогда.

Умер он 20 октября 2002 г., известный к тому времени лишь очень и очень немногим читателям.