10 февраля 2017 года исполняется 180 лет со дня убийства Александра Сергеевича Пушкина (1799—1837). По этому случаю на многих ресурсах ожидаемо появятся статьи, посвященные роковой дуэли на Черной Речке. Однако наш ресурс ставит перед собой другие задачи: помогать детско-юношеским организациям, школам и непосредственно родителям в деле патриотического просвещения и воспитания. И это заставляет нас задуматься о том, что рассказать современному ребенку о Пушкине. Вот вы знаете, что ответить, если ребенок, разглядывая картинки в сборнике пушкинских сказок, спросит вас: «Кто такой Пушкин? А у него были дети? А он любил детей?»

Вот и давайте постараемся ответить на эти детские — а впрочем, не такие уж и детские — вопросы. К сожалению, современникам Александра Сергеевича было глубоко безразлично, хороший ли он отец и вообще любит ли он детей. Лишь редкие фрагменты из воспоминаний (обычно ближайших родственников) и переписка самого Александра Сергеевича с женой позволяет в какой-то мере заполнить это «белое пятно» в биографии поэта. И то немногое, чем сегодня располагают пушкинисты, рисует нам поразительный портрет неизвестного Пушкина.

На верхнем рисунке: 12-летняя Маша Пушкина (Т. Райт, 1844).

***

Один из старожилов села Михайловское вспоминает о проживании здесь Пушкина в 1825—1826 гг. следующий примечательный момент: «Ребятишки в летнюю пору насбирают ягод, понесут ему продавать, а он деньги заплатит и ягоды им же отдаст: “Кушайте, мол, ребятки, сами, деньги все равно уплачены”».

В те годы собственных детей у Александра Сергеевича еще не имелось, он не был женат. 18 февраля 1831 года Пушкин обвенчался с Натальей Николаевной Гончаровой, в их браке родилось четверо детей: дочери Мария и Наталья, сыновья Александр и Григорий.

Первой родилась Машенька Пушкина, в ночь с 18 на 19 мая 1832 года, по поводу чего ее отец, счастливый, но слегка встревоженный, написал 4 июля того же года в письме княгине Вере Федоровне Вяземской: «Представьте себе, что жена моя имела неловкость разрешиться маленькой литографией с моей особы. Я в отчаяньи, несмотря на все свое самомнение». Девочка была невероятно похожа на отца, и Пушкин тревожился, что «petite litographie» вырастет некрасивой, но этого не произошло, ребенок унаследовал красоту матери, хотя некоторыми чертами лица Мария Александровна всю жизнь напоминала знаменитого родителя. Назвали дочку в честь бабки Пушкина — Марии Алексеевны Ганнибал, но имелась и другая причина.

«Говорил он мне, — вспоминала сестра Пушкина, Ольга Александровна Павлищева, — что девочку назвал Марией и в честь бабушки, а отчасти потому, что не хотел дать дочери другого имени, которое можно было бы коверкать, согласно народной фантазии, чего и будет всегда избегать, если Бог пошлет ему дальнейших наследников. Брат уверен, что ни один народ так не коверкает собственные имена, как мы, русские; и, к сожалению, не одно наше простонародье. Например, имена женские: Евдокия у нас — Авдотья, Аквилина — Акулина, Агриппина — Аграфена, Елена — Алёна, Феврония — Хавронья, а мужские: Иосиф — Осип, Флор — Фрол, Антоний — Антон, Парфений — Парфён, так что из благозвучных имен — в особенности из Февронии и Флора — наши соотечественники возлюбленные ухитрились сотворить уже не имена, а клички, безобразные для уха».

Любовь к имени Мария хорошо прослеживается в ряде произведений А.С. Пушкина, начиная с образа Маши Мироновой из «Капитанской дочки».

О.А. Павлищева приводит интересное воспоминание об отношении брата к своей дочке: «Александр, когда возвращался при мне домой, целовал свою жену в оба глаза, считая это приветствие самым подходящим выражением нежности, а потом отправлялся в детскую любоваться своей “Машкой”, как она находится или на руках у кормилицы, или почивает в колыбельке, и любовался ею довольно долго, часто со слезами на глазах, забывая, что суп давно на столе».

Но семье требовались деньги, а деньги требовали работу, а работа на литературной ниве требовала либо уединения, либо сбора материала, вынуждая Александра Сергеевича оставлять дом и отправляться в дальние поездки. Предположительно, А.С. Пушкин за всю свою жизнь проехал по стране 24 тыс. км, что превышает половину длины экватора. В письмах жене упоминания о детях звучат постоянно.

«А Маша-то? что ее золотуха?» (22 сентября 1832 г.). Машенька Пушкина родилась очень слабым ребенком, и родители сильно тревожились за ее здоровье. Три дня спустя Пушкин предостерегает Наталью Николаевну слушаться советчиков по поводу различных снадобий для малышки: «Ради Бога, Машу не пичкай ни сливками, ни мазью» (25 сентября 1832 г.)

6 июля 1833 года в семье Пушкиных рождается мальчик, которому дают имя отца. «Сашка рыжий» — так зовет его Александр Сергеевич. В заботах проходит время, но в целом содержание писем сильно не меняется. «Машу не балуй, а сама береги свое здоровье. <…> Тебя цалую крепко и всех вас благословляю, тебя, Машку и Сашку» (21 августа 1833 г.). В каждом письме поэт пишет, что целует и благословляет детей. Это настолько обычная деталь, что в дальнейшем нам незачем на ней останавливаться.

«Будьте здоровы все; помнит ли меня Маша, и нет ли у ней новых затей?» (23 августа 1833 г.). Маша, несмотря на слабое здоровье, оказалась бойким и задорным ребенком, унаследовав темперамент отца. Время от времени она устраивала то, что отец называл «затеями», — мелкие шалости, капризы и чудачества, умилявшие Александра Сергеевича.

Маленькие дети не только веселят своими затеями, но и заставляют переживать: Машеньке пошел второй годик, а до сих пор не прорезаются зубки. Пушкина это тревожит, и спустя недолгий срок он пишет жене: «Здорова ли ты? здоровы ли все вы? Дорогой я видел годовую девочку, которая бегает на карачках, как котенок, и у которой уже два зубка. Скажи это Машке» (8 сентября 1833 г.). Впоследствии поэт (а впрочем, давно уже прозаик и даже историк, собирающий свидетельства о Пугачевском бунте) еще несколько раз настойчиво осведомляется о том, как прорезываются зубы у любимицы-дочки: «Говорит ли Маша? ходит ли? что зубки? Саше подсвистываю. Прощай» (11 октября 1833 г.).

За несколько дней до этого (2 октября), удрученный разлукой с семьей, Пушкин не удержался и посетовал: «Милый друг мой, я в Болдине со вчерашнего дня — думал здесь найти от тебя письма, и не нашел ни одного. Что с вами? здорова ли ты? здоровы ли дети? сердце замирает, как подумаешь. Подъезжая к Болдину, у меня были самые мрачные предчувствия, так что не нашед о тебе никакого известия, я почти обрадовался — так боялся я недоброй вести. Нет, мой друг: плохо путешествовать женатому; то ли дело холостому!»

Сашка занимает ничуть не меньше места в думах отца: «Машу цалую и прошу меня помнить. Что это у Саши за сыпь? Христос с Вами. Благословляю и цалую Вас» (30 октября 1833 г.). Все окружающие считали, что Сашку, сына-первенца, Пушкин любил более всех детей, даже сильнее Маши. О.С. Павлищева сообщает о брате, что «рыжим Сашей Александр очарован, …всегда присутствует, как маленького одевают, кладут в кроватку, убаюкивают, прислушивается к его дыханию; уходя, три раза перекрестит, поцелует в лобик и долго стоит, стоит в детской, им любуясь». «Маленький Сашка большой любимец папаши и всех его приятелей», — подтверждает мать Пушкина, Надежда Осиповна.

Трудно сказать, что в сердце другого человека; сам же Александр Сергеевич не спорил с общим мнением, но из писем видно, что появление сына не затмило для родителя существование дочери: «Цалую Машку, Сашку и тебя; благословляю тебя, Сашку и Машку; цалую Машку и так далее, до семи раз» (6 ноября 1833 г.).

Ноябрь 1833 года, заканчивается вторая болдинская осень. В первую осень в Болдине, в 1830 г., Пушкин получил согласие Натальи Николаевны выйти за него замуж. Во вторую осень, поглощенный мыслями о сыне и дочке, Александр Сергеевич пишет одни из лучших своих сказок — «О рыбаке и рыбке» и «О мертвой царевне и семи богатырях».

К слову, «Сказка о золотом петушке» будет написана в следующем году, 1834-ом. И этот год показал, что радость отцовства не покинула Александра Сергеевича. В письмах к Наталье Николаевне по-прежнему расспросы и благословения: «Что-то Сашка и Машка? Христос с Вами! будьте живы и здоровы, и доезжайте скорее до Москвы» (17 апреля 1834 г.). А спустя два дня: «Цалую тебя крепко и благословляю всех вас. Что Машка? чай куда рада, что может в волю воевать!» (19 апреля 1834 г.) Дочкин характер явно доставлял отцу удовольствие.

Но суровая правда жизни заставляет предаваться невеселым думам о завтрашнем дне — собственном и своих детей. Точно так же, как и в случае с тревогой за здоровье детей, Пушкин прячет за напускной шутливостью тревогу об их будущем. И вот уже на следующий день, 20 апреля (накануне Пасхи, которая пришлась на 22 апреля), Александр Сергеевич пишет: «К наследнику являться с поздравлениями и приветствиями не намерен; царствие его впереди; и мне, вероятно, его не видать. Видел я трех царей: первый велел снять с меня картуз и пожурил за меня мою няньку; второй меня не жаловал; третий хоть и упек меня в камер-пажи под старость лет, но променять его на четвертого не желаю; от добра добра не ищут. Посмотрим, как-то наш Сашка будет ладить с порфирородным своим теской; с моим теской я не ладил. Не дай Бог ему идти по моим следам, писать стихи да ссориться с царями! В стихах он отца не перещеголяет, а плетью обуха не перешибет».

Под наследником понимается будущий император Александр II. Три упомянутых царя в биографии Пушкина: Павел I, которого нянька Ульяна увидала на улице, позабыв от волнения снять с младенца головной убор перед венценосной особой; Александр I, «порфирородный тезка», которого Пушкин не переносил; и Николай I, в январе 1834 г. назначивший Пушкина, несообразно возрасту, камер-юнкером.

Новые письма от жены разгоняют уныние, и Пушкин нежно отвечает: «Благодарю тебя, мой ангел, за письмо из-под Торжка. Ты умна, ты здорова — ты детей кашей кормишь — ты под Москвою. — Всё это меня очень порадовало и успокоило; а то я был сам не свой» (24 апреля 1834 г.).

Поездка Натальи Николаевны с детьми в Торжок занимает Пушкина больше, тем более что сын не вполне здоров: «Ну, женка! насилу дождались мы от тебя письма. По моему расчету ты должна была приехать в Москву в великий четверг (так и вышло), и целые девять дней не было от тебя известия. Тетка перепугалась. Я был спокойнее, зная уже, что ты до Торжка дотащилась благополучно, и полагая, что хлопоты приезда и радость свидания помешают тебе в первые дни думать о письмах. Однако уж и мне становилось плохо. Слава богу! ты приехала, ты и Маша здоровы, Сашке лучше, вероятно он и совсем выздоровил. Не от кормилицы ли он болен? Вели ее осмотреть, да отыми его от груди, пора. Кланяйся сестрам. Попроси их от меня Машку не баловать, т.е. не слушаться ее слез и крику, а то мне не будет от нее покоя. Береги себя, и сделай милость, не простудись» (28 апреля 1834 г.).

А вот Машеньке исполняется два годика: «Мой ангел! поздравляю тебя с Машиным рождением, цалую тебя и ее. Дай бог ей зубков и здоровья. Того же и Саше желаю, хоть он не именинник. Ты так давно, так давно ко мне не писала, что несмотря на то, что беспокоиться по-пустому я не люблю, но я беспокоюсь. Я должен был из Яропольца получить по крайней мере два письма. Здорова ли ты и дети? спокойна ли ты?» (18 мая 1834 г.).

Беспокойство о здоровье дочки — не чрезмерная опека, девочка первые несколько лет жизни росла очень слабенькой. Вот что сообщает об этом мать Пушкина: «Дети Александра прелестны. Мальчик хорошеет с часу на час. Маша не изменяется, но слаба; у нее нет до сих пор ни одного зуба и насилу ходит. Напоминает мою маленькую Сонечку, и не думаю, чтобы она долго прожила». К счастью, дурное предчувствие не оправдалось.

Наконец, у девочки прорезаются зубки, отец полон радости: «Благодарю тебя, мой ангел, за добрую весть о зубке Машином. Теперь надеюсь, что и остальные прорежутся безопасно. Теперь за Сашкою дело» (26 мая 1834 г.). Машины зубы надолго займут мысли отца: «Начала ли ты железные ванны? есть ли у Маши новые зубы? и каково перенесла она свои первые?» (3 июня 1834 г.). Радостной вестью о первом дочкином зубе Александр Сергеевич при первом случае поделился с матушкой Надеждой Осиповной.

Вновь с письмами о здоровье детей чередуются письма иного рода: «Вероятно, послушаюсь тебя и скоро откажусь от управления имения. Пускай они [родители А.С. Пушкина. — прим. ВПК] его коверкают как знают; на их век станет, а мы Сашке и Машке постараемся оставить кусок хлеба. Не так ли?» (8 июня 1834 г.).

Совершенно неожиданные для современного читателя мысли занимали голову «солнца русской поэзии»: «Радуюсь, что Сашку от груди отняли, давно бы пора. А что кормилица пьянствовала, отходя ко сну, то это еще не беда; мальчик привыкнет к вину, и будет молодец, во Льва Сергеевича. Машке скажи, чтоб она не капризничала, не то я приеду и худо ей будет. Благословляю всех вас — тебя цалую в особенности» (30 июня 1834 г.). Лев Сергеевич, как вы догадались, — брат поэта.

А затем опять тягостные размышления о будущем: «Хорошо, коли проживу я лет еще 25; а коли свернусь прежде десяти, так не знаю, что ты будешь делать, и что скажет Машка, а в особенности Сашка. Утешения мало им будет в том, что их папеньку схоронили, как шута, и что их маменька ужас как мила была на Аничковских балах. Ну, делать нечего. Бог велик; главное то, что я не хочу, чтоб могли меня подозревать в неблагодарности. Это хуже либерализма. Будь здорова. Поцалуй детей и благослови их за меня. Прощай, цалую тебя» (не позднее 14 июля 1834 г.).

Кормилица и впрямь оказалась пьяницей, что сильно встревожило Александра Сергеевича: «Ты дурно сделала, что кормилицу не прогнала. Как можно держать при детях пьяницу, поверя обещанию и слезам пьяницы?» И в том же письме — о проказах Машки: «Цалую Машу и заочно смеюсь ее затеям. Она умная девчонка, но я от нее покамест ума не требую; а требую здоровья» (не позднее 26 июля 1834 г.).

Некоторое представление о чудачествах, «затеях» Маши Пушкиной можно получить из следующей истории, случившейся 22 декабря 1834 г. и описанной ее дедом, отцом поэта — Сергеем Львовичем: «Маленькая Маша очень довольна была меня видеть и бросилась мне на шею, к большому удивлению присутствовавших; но с мамá она крайне нелюбезна. Маша так привыкла видеть щеголих, что раскричалась при виде мамá, а когда Александр ее спросил, зачем она не хотела поцеловать бабушку, — девочка отвечала: “У бабушки дурной чепчик и дурное платье”».

Заметим, Пушкин не всегда потворствовал капризам детей, случалось ему бывать строгим, если малыши расшалятся: «Александр своим детям так же, как и я моему, спуску не дает — ни двухлетнему своему мальчику, ни девочке. Впрочем, нежный отец», — пишет сестра поэта, припоминая случай, когда «Сашка рыжий» и Маша подрались.

Дети Пушкина (слева направо): Гриша, Маша, Наташа и Саша. (Н.И. Фризенгоф, 10 августа 1841 г.).

Расспросы о здоровье и повседневных событиях в жизни детей продолжаются. «Здоров ли Сашка?» (не позднее 25 сентября 1834 г.). «Сашку цалую в его круглый лоб» (14 сентября 1835 г.). «Скажи Сашке, что у меня здесь белые сливы, не чета тем, которые он у тебя крадет, и что я прошу его их со мною покушать. Что Машка? какова дружба ее с маленькой Музика? и каковы ее победы?» (29 сентября 1835 г.). О какой «маленькой Музика» идет речь, узнать уже невозможно. В каждой семье, едва дети начинают говорить, сам собой рождается особый язык, понятный лишь для папы, мамы и малышей. Ясно, что сейчас муж говорил с женой на таком тайном языке, возникшем из лопотания Машеньки.

Заметим, что на момент написания двух последних из процитированных писем Александр Сергеевич являлся отцом третьего ребенка — сына Григория, который родился 14 мая 1835 года. По этому поводу Пушкин в письме своему близкому другу Павлу Воиновичу Нащокину заметил: «Мое семейство умножается, растет, шумит около меня. Теперь, кажется, и на жизнь нечего роптать, и старости нечего бояться. Холостяку в свете скучно: ему досадно видеть новые, молодые поколения; один отец семейства смотрит без зависти на молодость его окружающую. Из этого следует, что мы хорошо сделали, что женились» (конец октября 1835 г.).

Отец шумного семейства в своем Михайловском тоскует по Машиным затеям: «Что ты про Машу ничего не пишешь? ведь я, хоть Сашка и любимец мой, а всё люблю ее затеи. Я смотрю в окошко и думаю: не худо бы, если вдруг въехала на двор карета — а в карете сидела бы Нат.<алья> Ник.<олаевна>! да нет, мой друг. Сиди себе в П.<етер> Б.<урге>, а я постараюсь уж поторопиться и приехать к тебе прежде сроку» (2 октября 1835 г.).

Случалось, поэт обращался в мыслях к детям по самым разным поводам. Взять хотя бы Нащокинский домик, который сегодня можно увидеть во Всероссийском музее А.С. Пушкина в Петербурге. Павел Воинович, затратив немало времени и средств (40 тыс. руб.), создал точнейший макет своей московской квартиры в 1/7 натуральной величины. Все предметы, выполненные с соблюдением пропорций, изготовлены из тех же материалов, что и подлинники, включая такие изыски, как красное дерево, серебро, резная кость и т.д. В 1836 г. работы над макетом завершились. «Домик Нащокина доведен до совершенства — недостает только живых человечиков, — сообщает Пушкин Наталье Николаевне в письме от 4 мая 1836 г. и немедленно вспоминает про дочку: — Как бы Маша им радовалась!»

Май 1836-ого, Наталья Николаевна носит четвертого ребенка. «Ни строчки от тебя; уже не родила ли ты? — спрашивает ее Пушкин в письме от 14—16 мая, поскольку срок уже близок. — Сегодня день рождения Гришки, поздравляю его и тебя. Буду пить за его здоровье. Нет ли у него нового братца или сестрицы?» В конце месяца Наталья Николаевна подарила мужу вторую дочку — Наташу.

Радостный Пушкин 27 мая оповещает о событии своего лучшего друга Нащокина: «Любезный мой Павел Воинович, я приехал к себе на дачу 23-го в полночь, и на пороге узнал, что Нат.<алья> Ник.<олаевна> благополучно родила дочь Наталью за несколько часов до моего приезда». И к этому письму уморительный постскриптум, вновь о детях: «Вот тебе анекдот о моем Сашке. Ему запрещают (не знаю зачем) просить чего ему хочется. На днях говорит он своей тетке: “Азя! дай мне чаю: я просить не буду”». (Под Азей понимается Александра Николаевна Гончарова, свояченица Пушкина.)

С последним ребенком Александру Сергеевичу суждено было провести совсем мало времени.

Итак, живая память о Пушкине перед вами. Возможно, этого мало, чтобы наверняка сказать, каким отцом он был и любил ли детей. Хотя, если вы и сами родитель, то лично для себя сможете прийти к какому-то выводу.